«Вы уже можете спать? — спрашивал, пытливо вглядываясь в лица актёров, режиссёр спектакля по имени Сава.— Потому что сейчас нужно просто пойти домой и поспать». Вопрос не праздный. На протяжении двух месяцев актёры Национального молодёжного театра РБ им. Мустая Карима, сплотившиеся в студийную команду вне зависимости от званий, регалий и возраста, круглосуточно посвящали себя репетициям спектакля «Чехов. Вишнёвый сад».
Сава — имя, которым назвал себя московский режиссёр Вячеслав Чеботарь. Он-то и попытался воплотить на местной почве эстетику «театра поиска». Не секрет, что уже в начале репетиций заведомо экспериментальной постановки часть труппы не захотела в ней участвовать. Это было подобно тому, как балетных артистов, взращённых на классических па, срочно пытаются выучить контемпорари дэнс. Занятия современным танцем даже опытных танцовщиков приводят в ужас, ведь там постановка корпуса, положения рук и ног совсем иные, непривычные, и даже мышцы после репетиций болят по-другому… Разработкой новых творческих «мышц» занимались и в Молодёжном театре. Не всё шло гладко, но результат того стоил. Публичный прогон спектакля, на который были званы все желающие, состоявшийся накануне премьеры, стал опытным полем и для зрителей, и для актёров. Потеря «четвёртой стены» явилась шоком для всех по обе стороны рампы. Пока зрители стеснялись не выключенного в зале света, актёры, которым с первой минуты была видна реакция публики, привыкали к новому существованию в режиме интерактива. В названии спектакля «Чехов» поставлен перед «Вишнёвым садом» не потому, что кто-то мог позабыть автора одной из самых известных пьес. В процессе игры происходил нелёгкий процесс очищения первоначального текста гениального писателя от всех и всяческих наслоений, включая самые ранние. Для того чтобы понять, насколько трагичным являлось недопонимание между драматургом и его интерпретаторами, в канву спектакля были вплетены отрывки из переписки Антона Павловича с К.С. Станиславским и В.И. Немировичем-Данченко. Автор спектакля подчёркивает эту пропасть мироощущений в либретто, снабжающем программку к спектаклю: «Умирающий от туберкулеза драматург хотел видеть на сцене комедию, трагический фарс. Бодрый и здоровый режиссёр ставил «драму русской жизни». Последнее вы видели тысячу раз… Мы считали делом чести попытаться сделать из «Вишнёвого сада», последнего творения Чехова, комедию, как он хотел. Поэтому в многократном повторении текста мы, кроме верной интонации, искали те самые переходы от ухмылки — к болезненной гримасе, от сарказма — к отчаянию…» Предпремьерная сдача спектакля проходила на непривычно «неодетой» сцене, ограниченной «чёрным кабинетом», который будет отстроен позже… Но вся эта неустроенность, как и попытка скрыть её возникающими время от времени столом да стулом, да роялем (то бишь, пианино), да невесть откуда взявшейся инвалидной коляской, точно создавали атмосферу глобального переезда, когда никто не знает, куда едет и зачем. Хотя, как и анонсировалось, история Раневской, Гаева, Лопахина и других достойных персонажей стала лишь поводом для того, чтобы текст возникал как бы здесь и сейчас. Повторения диалогов (диалоги — очень важный момент в концепции режиссёра — «люди, во‑первых, не слышат друг друга»), случавшиеся разным составом по нескольку раз, бросали зрителей в бушующее море жанров, кидали от одной эмоции к другой. Предметом игры стал весь текст пьесы, включая ремарки и паузы, а не как это нынче принято — его малая часть или отдельная фраза. Каждый актёр мог сыграть каждого персонажа, как ему было угодно и как этого требовала эстетика «театра текста». Сбылась мечта Станиславского, который писал Чехову: «Я хотел бы переиграть все роли, включая Шарлотту». Поскольку артисты в данной постановке многофункциональны и все играют главные роли, стоит перечислить их как Исполнителей: Ольга Мусина, Марат Курбангалеев, Людмила Воротникова, Любовь Никитина, Андрей Максимов, Карина Ярмеева, Евгений Лопатин, Иванна Калмыкова, Юлия Абрарова, Дмитрий Гусев, Элина Гусева, Зарема Сейтмеметова, Роман Маркин, Александр Каргальцев. Постмодернизм постановки и буквализация фраз или их частей разрешали всем артистам демонстрировать свои умения. Исполнители играли в каком-то отчаянном капустнике, сочетали клоунаду с жонглированием, вспоминали студенческую юность в пластических этюдах, разминали речевой аппарат, пели на всех известных языках, безбашенно читали рэп, азартно обменивались пощёчинами, надрывно мелодекламировали танцевали фламенко и замахивались самурайским мечом. Соорудили подобие ансамбля ударных инструментов из срубленных веток и исполнили сюиту обречённого Вишнёвого сада. Реплика «Я — человек 80‑х годов» запросто могла стать поводом для дискотеки 80‑х. Фрагмент из переписки о том, что, если уж постановщик хочет, чтобы ехал поезд, пусть он будет крайне незаметным, привёл к весьма ярко сформулированной сцене под условным названием «Самый медленный и тихий поезд». Временами этот аттракцион эпатировал, временами — погружал в некое изменённое состояние сознания (вроде по-русски люди говорят, но ничего ж непонятно), но чаще — заставлял УСЛЫШАТЬ слова. Ближе к концу третьего действия актёры выстроились на авансцене и взволнованно стали говорить, чем являются для них Чехов в целом и «Вишнёвый сад» в частности. Когда зрители окончательно поверили в их искренность, вновь зазвучал текст Чехова и прекрасно вписался в современную интонацию. Это позволило вновь безболезненно окунуться в ткань спектакля и, как положено, забыть Фирса в закрытом доме.
Автор Элла Молочковецкая
Журнал «РАМПА». Фотограф Роман Шумнов
